Неточные совпадения
Самгин видел, как отскакивали куски льда, обнажая остов баррикады, как двое пожарных, отломив спинку дивана, начали вырывать из нее мочальную набивку, бросая комки ее третьему, а он, стоя на коленях, зажигал спички о рукав куртки; спички гасли, но вот одна из них расцвела, пожарный
сунул ее
в мочало, и быстро, кудряво побежали во все стороны хитренькие огоньки, исчезли и вдруг собрались
в красный султан; тогда один пожарный поднял над
огнем бочку, вытряхнул из нее солому, щепки; густо заклубился серый дым, — пожарный поставил
в него бочку, дым стал более густ, и затем из бочки взметнулось густо-красное пламя.
запел он и,
сунув палку под мышку, потряс свободной рукой ствол молодой сосны. — Костерчик разведи, только — чтобы
огонь не убежал. Погорит сушняк — пепел будет, дунет ветер — нету пеплу! Все — дух. Везде. Ходи
в духе…
— Макаров — ругает ее. Ушел, маньяк. Я ей орхидеи послал, — бормотал он, смяв папиросу с
огнем в руке, ожег ладонь, посмотрел на нее,
сунул в карман и снова предложил...
Было еще темно, когда я почувствовал, что меня кто-то трясет за плечо. Я проснулся.
В юрте ярко горел
огонь. Удэгейцы уже приготовились; задержка была только за мной. Я быстро оделся,
сунул два сухаря
в карман и вышел на берег реки.
Лошадей приводили, я с внутренним удовольствием слушал их жеванье и фырканье на дворе и принимал большое участие
в суете кучеров,
в спорах людей о том, где кто сядет, где кто положит свои пожитки;
в людской
огонь горел до самого утра, и все укладывались, таскали с места на место мешки и мешочки и одевались по-дорожному (ехать всего было около восьмидесяти верст!).
Банкомет,
сунув карты и деньги
в карман и убавив
огонь в лампе, встал.
В старину пожарных, кроме борьбы с
огнем,
совали всюду, начиная от вытаскивания задохшихся рабочих из глубоких колодцев или отравленных газом подвалов до исправления обязанностей санитаров. И все это без всяких предохранительных средств!
Накинув на голову тяжелый полушубок,
сунув ноги
в чьи-то сапоги, я выволокся
в сени, на крыльцо и обомлел, ослепленный яркой игрою
огня, оглушенный криками деда, Григория, дяди, треском пожара, испуганный поведением бабушки: накинув на голову пустой мешок, обернувшись попоной, она бежала прямо
в огонь и сунулась
в него, вскрикивая...
Бьет час; слышится сигнальный свист; поезд близко. Станция приходит
в движение: поднимается шум, беготня,
суета.
В моих ушах, словно перекрестный
огонь, раздаются всевозможные приветствия и поощрения. Дурак! разиня! простофиля! фалалей! Наконец, я добираюсь до вагона 2-го класса и бросаюсь на первую порожнюю скамью,
в надежде уснуть.
Гудок заревел, как всегда, требовательно и властно. Мать, не уснувшая ночью ни на минуту, вскочила с постели,
сунула огня в самовар, приготовленный с вечера, хотела, как всегда, постучать
в дверь к сыну и Андрею, но, подумав, махнула рукой и села под окно, приложив руку к лицу так, точно у нее болели зубы.
Наступило молчание. Кирюха затрещал сухой травой, смял ее
в ком и
сунул под котел.
Огонь ярче вспыхнул; Степку обдало черным дымом, и
в потемках по дороге около возов пробежала тень от креста.
— Ты вот что, — советовал Маякин, — ты
сунь его с головой
в какое-нибудь горячее дело! Право! Золото
огнем пробуют… Увидим, какие
в нем склонности, ежели пустим его на свободу… Ты отправь его, на Каму-то, одного!
Евсей насторожился, ожидая поучения. Но кузнец снова
сунул железо
в огонь, вытер слёзы на щеках и, глядя
в горн, забыл о племяннике. Пришёл мужик, принёс лопнувшую шину. Евсей спустился
в овраг, сел там
в кустах и просидел до заката солнца, ожидая, не останется ли дядя один
в кузнице. Этого не случилось.
«И платье, — говорят, — и обувь, и пищу дам, и хозяйство устрою, и по три рубля денег
в месяц на табак будешь получать, — только осторожней кури и трубку куда попало с
огнем не
суй, а то деревню сожжешь».
— Рубли-то взаправду фальшивые… — проговорил он, глядя на Аксинью и точно недоумевая. — Это те… Анисим тогда привез, его подарок. Ты, дочка, возьми, — зашептал он и
сунул ей
в руки сверток, — возьми, брось
в колодец… Ну их! И гляди, чтоб разговору не было. Чего бы не вышло… Убирай самовар, туши
огонь…
Коновалов
сунул в него чайник и, обняв колени, задумчиво стал смотреть
в огонь.
Отец лежал спокойно, сложив руки на груди, коротко и отрывисто вздыхая,
в чёрные пальцы ему тоже
сунули зажжённую свечу, она торчала криво, поднималась, опускалась, точно вырываясь из рук, воск с неё капал на открытую грудь, трепет
огня отражался
в блестящем конце носа старика и
в широко открытых, уснувших глазах.
Вот он глубоко обмакнул перо
в чернила, потом зачерпнул им, как ложечкой, жидкого стеарина около фитиля и
сует эту смесь
в огонь.
И вдруг нечаянно, негаданно явился он… Как
огнем охватило Манефу, когда, взглянув на паломника, она признала
в нем дорогого когда-то ей человека… Она, закаленная
в долгой борьбе со страстями, она, победившая
в себе ветхого человека со всеми влеченьями к миру, чувственности,
суете, она, умертвившая
в себе сердце и сладкие его обольщения, едва могла сдержать себя при виде Стуколова, едва не выдала людям давнюю, никому не ведомую тайну.
Висленев решительно не мог отвязаться от этого дурака, который его тормошил,
совал ему
в руки свайку и наконец затеял открытую борьбу, которая невесть чем бы кончилась, если бы на помощь Жозефу не подоспели мужики, шедшие делать последние приготовления для добывания живого
огня. Они отвели дурака и за то узнали от Жозефа, что вряд ли им удастся их дело и там, где они теперь расположились, потому что Михаил Андреевич послал ночью
в город просить начальство, чтоб их прогнали из Аленнина Верха.
Был десятый час утра. Дул холодный, сырой ветер, тающий снег с шорохом падал на землю. Приемный покой N-ской больницы был битком набит больными. Мокрые и иззябшие, они сидели на скамейках, стояли у стен;
в большом камине пылал
огонь, но было холодно от постоянно отворявшихся дверей. Служители
в белых халатах подходили к вновь прибывшим больным и
совали им под мышки градусники.
Представьте вы себе такую картину. Хмурое петербургское утро глядит
в эти тусклые окна. Около печки старуха поит детей чаем. Только старший внук Вася пьет из стакана, а остальным чай наливается прямо
в блюдечки. Перед печкой сидит на корточках Егорыч и
сует железку
в огонь. От вчерашнего пьянства у него тяжела голова и мутны глаза; он крякает, дрожит и кашляет.